Неточные совпадения
Еремеевна. Да не гневи дядюшку.
Вон, изволь посмотреть, батюшка,
как он глазки-то вытаращил, и ты свои изволь так же вытаращить.
Вральман. Уталец! Не постоит на месте,
как тикой конь пез усды. Ступай! Форт! [
Вон! (от
нем. fort)]
— Прекрасно — на время. Но ты не удовлетворишься этим. Я твоему брату не говорю. Это милое дитя, так же
как этот наш хозяин.
Вон он! — прибавил
он, прислушиваясь к крику «ура» — и
ему весело, а тебя не это удовлетворяет.
Урус яман, яман! — заревел
он и опрометью бросился
вон,
как дикий барс.
—
Вон запустил
как все! — говорил Костанжогло, указывая пальцем. — Довел мужика до
какой бедности! Когда случился падеж, так уж тут нечего глядеть на свое добро. Тут все свое продай, да снабди мужика скотиной, чтобы
он не оставался и одного дни без средств производить работу. А ведь теперь и годами не поправишь: и мужик уже изленился, и загулял, и стал пьяница.
— Такая дрянь! — говорил Ноздрев, стоя перед окном и глядя на уезжавший экипаж. —
Вон как потащился! конек пристяжной недурен, я давно хотел подцепить
его. Да ведь с
ним нельзя никак сойтиться. Фетюк, просто фетюк!
— Невыгодно! да через три года я буду получать двадцать тысяч годового дохода с этого именья. Вот
оно как невыгодно! В пятнадцати верстах. Безделица! А земля-то какова? разглядите землю! Всё поемные места. Да я засею льну, да тысяч на пять одного льну отпущу; репой засею — на репе выручу тысячи четыре. А
вон смотрите — по косогору рожь поднялась; ведь это все падаль.
Он хлеба не сеял — я это знаю. Да этому именью полтораста тысяч, а не сорок.
— Накаливай, накаливай
его! пришпандорь кнутом
вон того, того, солового, что
он корячится,
как корамора!» [Корамора — большой, длинный, вялый комар; иногда залетает в комнату и торчит где-нибудь одиночкой на стене.
—
Вона! пошла писать губерния! — проговорил Чичиков, попятившись назад, и
как только дамы расселись по местам,
он вновь начал выглядывать: нельзя ли по выражению в лице и в глазах узнать, которая была сочинительница; но никак нельзя было узнать ни по выражению в лице, ни по выражению в глазах, которая была сочинительница.
Увидя, что речь повернула
вона в
какую сторону, Петрушка закрутил только носом. Хотел
он было сказать, что даже и не пробовал, да уж как-то и самому стало стыдно.
А вот пройди в это время мимо
его какой-нибудь
его же знакомый, имеющий чин ни слишком большой, ни слишком малый,
он в ту же минуту толкнет под руку своего соседа и скажет
ему, чуть не фыркнув от смеха: «Смотри, смотри,
вон Чичиков, Чичиков пошел!» И потом,
как ребенок, позабыв всякое приличие, должное знанию и летам, побежит за
ним вдогонку, поддразнивая сзади и приговаривая: «Чичиков!
«Положим, — думал я, — я маленький, но зачем
он тревожит меня? Отчего
он не бьет мух около Володиной постели?
вон их сколько! Нет, Володя старше меня; а я меньше всех: оттого
он меня и мучит. Только о том и думает всю жизнь, — прошептал я, —
как бы мне делать неприятности.
Он очень хорошо видит, что разбудил и испугал меня, но выказывает,
как будто не замечает… противный человек! И халат, и шапочка, и кисточка —
какие противные!»
«Что же
он это делает? — рассуждал я сам с собою. — Ведь это вовсе не то, чему учила нас Мими: она уверяла, что мазурку все танцуют на цыпочках, плавно и кругообразно разводя ногами; а выходит, что танцуют совсем не так.
Вон и Ивины, и Этьен, и все танцуют, a pas de Basques не делают; и Володя наш перенял новую манеру. Недурно!.. А Сонечка-то
какая милочка?!
вон она пошла…» Мне было чрезвычайно весело.
Один только раз Тарас указал сыновьям на маленькую, черневшую в дальней траве точку, сказавши: «Смотрите, детки,
вон скачет татарин!» Маленькая головка с усами уставила издали прямо на
них узенькие глаза свои, понюхала воздух,
как гончая собака, и,
как серна, пропала, увидевши, что козаков было тринадцать человек.
— А хотел бы я поглядеть,
как они нам обрежут чубы! — говорил Попович, поворотившись перед
ними на коне. И потом, поглядевши на своих, сказал: — А что ж? Может быть, ляхи и правду говорят. Коли выведет
их вон тот пузатый,
им всем будет добрая защита.
— Н… нет, видел, один только раз в жизни, шесть лет тому. Филька, человек дворовый у меня был; только что
его похоронили, я крикнул, забывшись: «Филька, трубку!» — вошел, и прямо к горке, где стоят у меня трубки. Я сижу, думаю: «Это
он мне отомстить», потому что перед самою смертью мы крепко поссорились. «
Как ты смеешь, говорю, с продранным локтем ко мне входить, —
вон, негодяй!» Повернулся, вышел и больше не приходил. Я Марфе Петровне тогда не сказал. Хотел было панихиду по
нем отслужить, да посовестился.
— Ах, стыд-то
какой теперь завелся на свете, господи! Этакая немудреная, и уж пьяная! Обманули, это
как есть!
Вон и платьице ихнее разорвано… Ах,
как разврат-то ноне пошел!.. А пожалуй что из благородных будет, из бедных
каких… Ноне много таких пошло. По виду-то
как бы из нежных, словно ведь барышня, — и
он опять нагнулся над ней.
Да мимоходом зашел прежде в нумер к госпожам Кобылятниковым, чтоб занести
им «Общий вывод положительного метода» и особенно рекомендовать статью Пидерита (а впрочем, тоже и Вагнера); потом прихожу сюда, а тут
вон какая история!
Я думал
их в черном теле попридержать и довести
их, чтоб
они на меня
как на провидение смотрели, а
они вон!..
Однако же поход
его не долог был;
Обманчивость, Морям природну,
Он скоро испытал: лишь берег
вон из глаз,
Как буря поднялась...
Пастух под тенью спал, надеяся на псов,
Приметя то, змея из-под кустов
Ползёт к
нему,
вон высунувши жало;
И Пастуха на свете бы не стало:
Но сжаляся над
ним, Комар, что было сил,
Сонливца укусил.
Проснувшися, Пастух змею убил;
Но прежде Комара спросонья так хватил,
Что бедного
его как не бывало.
Вон он на цыпочках и не богат словами;
Какою ворожбой умел к ней в сердце влезть!
— Э! да ты, я вижу, Аркадий Николаевич, понимаешь любовь,
как все новейшие молодые люди: цып, цып, цып, курочка, а
как только курочка начинает приближаться, давай бог ноги! Я не таков. Но довольно об этом. Чему помочь нельзя, о том и говорить стыдно. —
Он повернулся на бок. — Эге!
вон молодец муравей тащит полумертвую муху. Тащи ее, брат, тащи! Не смотри на то, что она упирается, пользуйся тем, что ты, в качестве животного, имеешь право не признавать чувства сострадания, не то что наш брат, самоломанный!
Аркадий, к собственному изумлению, беспрестанно думал о Никольском; прежде
он бы только плечами пожал, если бы кто-нибудь сказал
ему, что
он может соскучиться под одним кровом с Базаровым, и еще под
каким! — под родительским кровом, а
ему точно было скучно, и тянуло
его вон.
— А —
как же иначе?
Вон они там о марксизме рассуждают, а спросите
их,
как баба живет? Не знают этого. Книжники. Фарисеи.
— Ружейный прием и штацки ловко делают.
Вон этот, —
он показал рукою за плечо свое, — которого в дом завели, так
он —
как хочешь!
Господствует банкир, миллионщик, черт
его душу возьми, разорвал трудовой народ на враждебные нация…
вон какую войнищу затеял, а вы — чаек пьете и рыбью философию разводите…
— Знал бы ты,
какой он дурак, этот Макаров, — точно оса, жужжала Елена в ухо
ему. — А
вон этот, который наклонился к Набокову, Шура Протопопов, забавный человечек. Набоков очень элегантный мужчина. А вообще
какие все неуклюжие, серые…
—
Вон как! — одобрительно сказал хромой. — Это — Панов, Василь Васильич,
он и есть благодетель селу. Знаменито стекло льет, пивные бутылки на всю губерню.
— Левой рукой сильно не ударишь! А — уж вы
как хотите — а ударить следует! Я не хочу, чтоб мне какой-нибудь сапожник брюхо вспорол. И чтоб дом подожгли — не желаю!
Вон вчера слободская мастеровщина какого-то будто бы агента охраны укокала и домишко
его сожгла. Это не значит, что я — за черную сотню, самодержавие и вообще за чепуху. Но если вы взялись управлять государством, так управляйте, черт вас возьми! Я имею право требовать покоя…
— «Печали и болезни
вон полезли»,
как сказано у… этого,
как его? «Бурса»? Вот, вот — Помяловский. Значит — выиграли мы? Очень приятно. Очень.
— Максималистов-то? Я бы на
его месте тоже вешала.
Вон как они в Фонарном-то переулке денежки цапнули. Да и лично Столыпин задет
ими, — дочку ранили, дачу взорвали.
Бальзаминов. Ах, боже мой! Я и забыл про это, совсем из головы
вон! Вот видите, маменька,
какой я несчастный человек! Уж от военной службы для меня видимая польза, а поступить нельзя. Другому можно, а мне нельзя. Я вам, маменька, говорил, что я самый несчастный человек в мире: вот так
оно и есть. В
каком я месяце, маменька, родился?
—
Вон какая вышла логика! — шептал
он. — Признаться, я не ожидал…
Она усмехнулась и спряталась. Обломов махнул и
ему рукой, чтоб
он шел
вон.
Он прилег на шитую подушку головой, приложил руку к сердцу и стал прислушиваться,
как оно стучит.
— Ну, это что? — говорил все тот же лакей. — Коли ругается, так это слава Богу, дай Бог такому здоровья… А
как все молчит; ты идешь мимо, а
он глядит, глядит, да и вцепится,
вон как тот, у которого я жил. А ругается, так ничего…
— А
вон в этот,
как его? Да в сад, что ли…
— А вы заведите-ка прежде своего Захара, да и лайтесь тогда! — заговорил Захар, войдя в комнату и злобно поглядывая на Тарантьева. —
Вон натоптали
как, словно разносчик! — прибавил
он.
«Что, если тут коварство, заговор… И с чего я взял, что она любит меня? Она не сказала: это сатанинский шепот самолюбия! Андрей! Ужели?.. быть не может: она такая, такая…
Вон она
какая!» — вдруг радостно сказал
он, завидя идущую
ему навстречу Ольгу.
Он уж не видел, что делается на сцене,
какие там выходят рыцари и женщины; оркестр гремит, а
он и не слышит.
Он озирается по сторонам и считает, сколько знакомых в театре:
вон тут, там — везде сидят, все спрашивают: «Что это за господин входил к Ольге в ложу?..» — «Какой-то Обломов!» — говорят все.
— Ах! — с сильной досадой произнес Обломов, подняв кулаки к вискам. — Поди
вон! — прибавил
он грозно. — Если ты когда-нибудь осмелишься рассказывать про меня такие глупости, посмотри, что я с тобой сделаю!
Какой яд — этот человек!
—
Как он смеет так говорить про моего барина? — возразил горячо Захар, указывая на кучера. — Да знает ли
он, кто мой барин-то? — с благоговением спросил
он. — Да тебе, — говорил
он, обращаясь к кучеру, — и во сне не увидать такого барина: добрый, умница, красавец! А твой-то точно некормленая кляча! Срам посмотреть,
как выезжаете со двора на бурой кобыле: точно нищие! Едите-то редьку с квасом.
Вон на тебе армячишка, дыр-то не сосчитаешь!..
— Я не пойду за
него, бабушка: посмотрите,
он и плакать-то не умеет путем! У людей слезы по щекам текут, а у
него по носу:
вон какая слеза, в горошину, повисла на самом конце!..
—
Как нечего, а света, а
их! — указал
он на портреты предков. —
Вон как они вытаращили глаза! Но разве я —
они? Разве я — свет?
— Полно, полно! — с усмешкой остановил Леонтий, — разве титаниды, выродки старых больших людей.
Вон почитай, у monsieur Шарля есть книжечка. «Napoleon le petit», [«Наполеон Малый» (фр.).] Гюго.
Он современного Цесаря представляет в настоящем виде:
как этот Регул во фраке дал клятву почти на форуме спасать отечество, а потом…
— Спасибо за комплимент, внучек: давно я не слыхала —
какая тут красота!
Вон на кого полюбуйся — на сестер! Скажу тебе на ухо, — шепотом прибавила она, — таких ни в городе, ни близко от
него нет. Особенно другая… разве Настенька Мамыкина поспорит: помнишь, я писала, дочь откупщика?
— Уж хороши здесь молодые люди!
Вон у Бочкова три сына: всё собирают мужчин к себе по вечерам, таких же,
как сами, пьют да в карты играют. А наутро глаза у всех красные. У Чеченина сын приехал в отпуск и с самого начала объявил, что
ему надо приданое во сто тысяч, а сам хуже Мотьки: маленький, кривоногий и все курит! Нет, нет… Вот Николай Андреич — хорошенький, веселый и добрый, да…
— Я думала, ты утешишь меня. Мне так было скучно одной и страшно… — Она вздрогнула и оглянулась около себя. — Книги твои все прочла,
вон они, на стуле, — прибавила она. — Когда будешь пересматривать, увидишь там мои заметки карандашом; я подчеркивала все места, где находила сходство…
как ты и я… любили… Ох, устала, не могу говорить… — Она остановилась, смочила языком горячие губы. — Дай мне пить,
вон там, на столе!
— А вот узнаешь: всякому свой! Иному дает на всю жизнь — и несет
его, тянет точно лямку.
Вон Кирила Кирилыч… — бабушка сейчас бросилась к любимому своему способу, к примеру, — богат, здоровехонек, весь век хи-хи-хи, да ха-ха-ха, да жена вдруг ушла: с тех пор и повесил голову, — шестой год ходит,
как тень… А у Егора Ильича…
Райский молчал, наблюдая Веру, а она старалась казаться в обыкновенном расположении духа, делала беглые замечания о погоде, о встречавшихся знакомых, о том, что
вон этот дом еще месяц тому назад был серый, запущенный, с обвалившимися карнизами, а теперь
вон как свежо смотрит, когда
его оштукатурили и выкрасили в желтый цвет. Упомянула, что к зиме заново отделают залу собрания, что гостиный двор покроют железом, остановилась посмотреть,
как ровняют улицу для бульвара.